Кастинги на сериалы, съёмки фильмов и сериалов. Пробы в кино. кастинг, ТВ, съемки, шоу-бизнеса, кандидаты, портфолио, кино, сериалы, кинопробы Актёры и актрисы. Кастинг ТВ

«HOMO EROTIKUS»  И ХОМО САПИЕНС.

                    
(Беседа с Борисом Левитом-Броуном,
автором альбома HOMO EROTIKUS -
беседу ведёт Елена Федорчук)

http://www.netslova.ru/esse/homo_eroticus.html

Мы сидим с ним друг против друга и молчим. Собственно, я молчу, потому что в растерянности не знаю с чего начать. У меня на коленях только что долистанная до конца книга в роскошном переплете с золотым тиснением и тревожно-предупреждающим заглавием «HOMO EROTIKUS». Своих чувств я не могу выразить. Они слишком противоречивы. Нелепая какая-то ситуация, но я действительно не могу определить, чего во мне больше – восторга или шока. Передо мной не просто еще один альбом эротической графики, а книга шедевров, представля­ющая притягательно-отталкивающую смесь изящества и разнузданности, одиозных идей и блистательных воплощений. Одно мне совершенно ясно: ничего подобного я в жизни своей не видела. Эстетику этой книги можно критиковать с любых позиций – бесполезно. Она слишком убедительна. Нравственность этой графики можно пробовать оправдать любыми способами – бесполезно. Она безнравственна. Здесь артистическая ирония не победила алчную животность, но и похоть плоти не превозмогла художественности. Это не Обри Бёрдсли и не Ханс Беллмер, это не класссическая «шунга» Утамаро и не современная пошлая «манга», это не комиксы и не карикатуры. Это просто шедевры графики. Это – Борис Левит-Броун, единоличный автор рисунков и самой идеи «HOMO EROTIKUS», воплотившейся в им же спроектированной книге. Книга «HOMO EROTIKUS» выпущена в Италии тиражом всего в пятьсот экземпляров, то есть, уже по выходе в свет она представляла типичный случай книгоиздательского раритета. Издана книга роскошно. Отборная бумага, печать высочайшего качества, золотое тиснение обложки, футляр.
И, честно говоря, мне хочется задать автору всего два вопроса:

а) "Как вы посмели решиться на такое?",

б) "Где можно купить «HOMO EROTIKUS »?".

Но интервью есть интервью, и потому я приступаю к обычным вопросам:

Вопрос: "Давно вы на Западе?"

Ответ: "Без малого семнадцать лет".

Вопрос: "Ну и как?"

Ответ: "Свобода".

Вопрос: "Это надо понимать в хорошем или дурном смысле?"

Ответ: "Это никак нельзя понимать. Это свобода, свобода и все!"

Вопрос: "Но все-таки вам удалось осуществить ваш замысел. Вы издали эту замечате­льную и чудовищную книгу. Значит, видимо, больше хорошо, чем плохо?"

Ответ: "Я издал книгу, и я мог не издавать книгу. Ничто не дрогнуло и не дрогнет в том мире, где я создал мой «HOMO EROTIKUS». Там вообще уже ничего не дрогнет ни по какому культурному поводу. Культура на Западе – не событие".

Вопрос: "Так зачем же вы тогда пустились в это трудное и дорогостоящее дело?"

Ответ: "Все, что я делаю, я делаю для России".

Вопрос: «Это ваш ответ на мой вопрос?»

Ответ: «Да!»

Вопрос: "А как вы вообще начали рисовать? Когда и как?"

Ответ: "Да очень просто. Схватил цанговый карандаш неимоверной толщины, поставил на стул первый, попавшийся под руку, кусок картона и изобразил себя с дико выпученными глазами. Нет, было, конечно, до этого долгое детство с бесконечными карандашиками и бескорыстной тягой к бумагомаранию. Был поздней и художествен­ный институт, правда, не совсем тот факультет, хотя где он, «тот» самый факультет?! Я в жизни много и честно ленился, а делал всегда то, что хотел, что рвалось изнутри и получалось снаружи. Это непоправимо, это характер".

Вопрос: "Ваше рисование, видимо, это не всегда была эротика?"

Ответ: "Конечно, нет. Я был очень чистым и застенчивым мальчиком, а самовыражение  было мучи­тельной и тщательно скрываемой потребностью. Оно рвалось изнутри и звало обратно внутрь. Вот почему первое, что я изобразил в общеюношеском воспалении моих пятнадцати лет, было мое лицо. Это была и программа и приговор. Это была обреченность вечно глядеть в себя, вечно разверзать рисунком перипетии моих внутренних проблем и неустройств. Тайная жизнь вырывалась на бумагу фантастикой, экзальтированной символикой. Мои юношеские рисунки были экзотичны, сюрреалистичны, экспрессионистичны, но, в сущности, очень просты. В них подавало голос то, что болело. Мое изобразительное искусство пресле­довало почти исключительно цели выражения. Страх перед надвигающейся бессмыслицей жизни, муки первых сильных и непонятных страстей. На это ушли юношеские годы".

Вопрос: "Когда же возникла эротика, как тема?"

Ответ: "Первые эротические рисунки появились в письмах жене из армии. Собственно, это было одно сплошное ежедневное письмо длиной в два года. Армия безжалостно оторвала меня, тогда уже двадцатитрехлетнего, от радостей молодого супружества. Жизнь скомандовала разлуку тел, и я силился обмануть ее рисованием желанного и невозмож­ного. О тех рисунках нельзя говорить как о произведениях искусства. Их и вспоминать неловко, не то, что обсуждать. Это была одержимость. Давно дело было. Семидесятые – преданье старины глубокой".

Вопрос: "И что же дальше?"

Ответ: "Дальше наступил конец армейской муки. Начались годы нормального быта, то есть, правильно расчерченного «счастья» в кубиках советской коммуналки. Желанное стало возможным. Эротическое рисование, как проблема компенсации, отпало".

Вопрос: "Но книга «HOMO EROTIKUS» все же возникла?"

Ответ: "Это уже совсем иное. Тут дело зрелое и художественное. Изредка я возвращал­ся к эротическому искусству еще в советские годы, но по-настоящему оно сложилось уже в годы эмиграции. Шок перехода из игрушечного мира застрахованной советской урезанности в мир равнодушной и опасной свободы был ужасен. Я надеялся найти культурную Европу, а нашел Европу цивилизации. В недрах механизма этой цивилизации без труда просматривалась эротическая ось. Открывшийся передо мной мир оказался грубо фаллоцентричен. Он озабочен и озабоченностью своей отменно торгует. Сначала мне сделалось жутко, потом – смешно, а потом я начал рисовать. И это снова была эротика, хотя отнюдь не компенсаторного свойства. Тут уже было эстетическое, тут возникали образы не только и даже уже не столько моей сексуальной одержимости, сколько фанатической фиксации всего окружающего мира на плотском эротизме. Из магмы смешного и жуткого, прокаленной моей собственной чувственностью, выпрыгивали идеи такой необычности, а порой, такой разнузданности, каких я и не заподозрил бы в себе".

Вопрос: "И это сразу был замысел «HOMO EROTIKUS»?"

Ответ: "Ничего подобного. Я вообще не живу замыслами. Только спонтанной повседнев­ностью. Это была чистая импровизация. Рисунки просто возникали и накапливались.

Эти рисунки уже могли быть зрительским объектом, а не только интимным моим достоянием. Естественно, возникли и первые зрители. Впечатления бывали диаметраль­но противоположны, но, как правило, это были сильные впечатления. Кто-то ужасался, кто-то поражался, некоторые восхищались. Случались и очень смешные вещи, осо­бенно с женщинами. Некая сердобольная знакомая была так взволнована просмотром, что всерьез обсуждала необходимость срочно помочь мне избавиться от мучительных сексуальных проблем. Другая вполне зрелая дама, которой моя жена решила показать рисунки, долго молча разглядывала, постепенно покрываясь испариной и уходя пунцовостью за кромку волос, а потом растерянно промямлила: "Так что ж он тогда делает в постели?" Однажды я наблюдал респектабельную немецкую фрау, богатую и все на свете повидавшую, за разглядыванием моих рисунков. Зрелище было занятное. Перекладывая листы, она понимающе кивала, оценивающе вытягивала губы, очень знающе ухмылялась и лишь раз, поехав вверх бровями, пробубнила себе под нос: "Na ja... das ist aber shon ein bißchen zu viel!" ("Ндааа, это, пожалуй, уже немножко слишком!") Я потом пытался отыскать в моих рисун­ках что-нибудь, что могло бы быть "немножко слишком" для западной светской женщины с богатым альковным прошлым. Так и не нашел!

Комически отреагировал на мою эротику эмигрантский мир. По Франкфурту поползли слухи. Они липли к языкам и мутили Майн. Я даже согрелся в воздухе горячего неодобрения. Приходилось слышать в обществе: "Видишь вон того, лысого! У него сексуальная графика и он бьет свою жену!" Ладно, на "сексуальную" графику согласен. Допустим – плюрализм суждений. Мир, как ни как, свободный. Но жену-то мне за что бить? Похоже, на взгляд нормальных бюргеров, тот, который способен рисовать такое (!!!), не может щадить женщин. Так что, «не мысля гордый свет забавить», прослыл я «опасным чудаком».

Вопрос: "Ну, ладно, это все больше анекдоты. А серьезные ценители были?"

Ответ: "Нашлись и серьезные. То были люди с настоящим пониманием и эстетической развитостью, способные оценить художественные качества рисунков, прочитать ассоциативный ряд, воспринять мой диалог с культурой и перекличку с учителями графического мастерства, которые у меня, конечно, есть, хотя я никогда не подражал им впрямую. Среди серьезных ценителей были и русские, и немцы. Позже, когда я стал возить свои альбомы в другие страны, добавились голландцы, итальянцы. Энтузи­азм некоторых из них оказался достаточно неуемен, чтобы рекомендовать меня галереям эротического искусства во Франкфурте и Амстердаме. Результат был для меня и поразителен и лестен. Европа наотрез отказалась меня выставлять. "Сли­шком художественно, говорили мне, мы этого продать не сможем!" Вот так. Это и есть свобода, когда ты можешь идти в любую сторону, но тебя никуда не приглаша­ют! Попробовал я, было, обратиться в издательства эротической литературы. И услышал тот же популярный мотивчик о "слишком высокой художественности" моих листов и о том, что «клиэнтель», увы, желает вещичек попроще. Так я открыл, что, оказывается, художественный уровень бывает не только недостаточно высок, но и слишком... Пре­жде не знал, а вот теперь открыл. Ученье, говорят – свет, но в результате учения иногда воцаряется тьма".

Вопрос: "Где же, все-таки, начало истории вашей книги?"

Ответ: "В жадности! Тут вот какая история. Со временем у меня стали появляться покупатели. Чего бы, кажется, лучше. Ну, я так поначалу и решил, тем более что возникали действительно выгодные предложения. Продал я лист, продал другой, а потом вдруг сообразил, что начинается непоправимое. Вот так и растащат, подумал я, меня в разные стороны по листику, похоронят на респектабельных частных стенках, или еще того хуже, в склепах очень долгих и очень темных ящиков, и растворится в небытии придуманный и воплощенный мною мир эротической графики, который я уже видел в образных и стилистических чертах. Эта грустная перспектива породи­ла во мне антизападный революционный протест, а из чувства протеста, сами знаете, чего только в голову не взбредет. Мне вот взбрела мысль о книге, о чем-то художественно цельном, о некоем смысловом и эстетическом единстве. Я жаден не до денег, я жаден до воплощения. Запад же не воплощает художника. Его не интересует художник и его образ как целое. Запад легко  и с готовностью консумирует художника по частям. Не дать себя консумировать, то есть, не дать разобрать себя на части и потребить по частям, как еще одну пикантную приправу к столу пресных блюд цивилизации – вот где прорезалась моя жадность. Итак, мысль о книге пришла. Она тут же ушла, но позже вернулась и уже не ухо­дила, а проступала все отчетливей, как мысль о спасении моего художественного мира. В ка­кой-то момент я впервые задумался о заглавии. Думал недолго, минут пять. Заглавие «HOMO EROTIKUS» явилось с неопровержимой однозначностью принятого решения. То, что я рисую, не есть ни смакование эротики, ни отвержение ее. То, что я рисую, есть состояние «HOMO EROTIKUS». Это хомо сапиенс, искривленный в пространстве эротического плотоядия. Я нашел своё искривление. Оно зовется «HOMO EROTIKUS». С тех пор идея вынашивалась почти подспудно, без надежд обратиться в замысел. Я уже говорил, что замыслами не живу. Только повседневностью. Рисунки множились, мир «HOMO EROTIKUS» углублялся, разветвляясь и обретая структуру. Настал момент, когда я принялся размещать листы в последовательности, отыскивая их внутренний порядок и смысловую законо­мерность. Книга рисунков предстала передо мной в пяти частях:

1. FACES OF DESIRE    (ЛИЦА ЖЕЛАНИЯ),

2. FACES OF PLEASURE   (ЛИЦА НАСЛАЖДЕНИЯ),

3. FACES OF VIOLANCE   (ЛИЦА НАСИЛИЯ),

4. DREAMS OF LONGING   (СНЫ ТОСКОВАНИЙ),

5. SIMBOLISM    (СИМВОЛИЗМ).

Я многократно возвращался к альбомам, в которых хранились листы, постепенно дешифруя свои графические импровизации, давая названия и толкования рисункам. Повторяю, надежд на воплощение не было. Это был даже не воздушный замок. Ну, разве что, попытка начертить на воде его проект".

Вопрос: "Видимо вы чертили по очень тихой воде, если из водяного проекта возник не только воздушный замок, но, в конце концов, совершенно конкретная книга?"

Ответ: "А жизнь и есть тихая вода. Надо только иметь терпение достаточно долго чертить по этой воде веточкой бескорыстной мечты!"

Вопрос: "Ну и как же все это, в конце концов, реализовалось?"

Ответ: "Я, видите ли, большой разговорник. Да вы и сами, наверно, уже заметили. И как большой разговорник, я много говорил о представшей моему воображению книге. Говорил с друзьями, говорил со всеми, кто интересовался моими рисунками. Говорил, говорил, а потом судьба даровала мне жизнь в Италии, и тема заглохла. Я занялся совсем иными делами, на меня обрушились итальянские впечатления и новые стихи, а рисунки и мысли о книге, ну, позабылись как-то. Но кого-то я, все-таки, видимо заразил. Кого-то из тех, кто не только живет замыслами, но имеет привычку их осуществлять. Спустя три года раздался телефонный звонок, который в одночасье превратил укромный уголок моих остывших мечтаний в строительную площадку. Голос был очень живой и знакомый по германскомй прошлому, а немецкая речь очень лакончной: "Тот твой рассказ об эротической книге не забыт. Рассказ красочный, но чего-то ему не хватает. Так вот теперь я желаю увидеть, как выглядит эта книга в реальности!" Так он сказал и дал деньги на издание. И только имя свое упоминать запретил. Ну, я и не упоминаю".

Вопрос: "Решение издавать книгу в Италии – это ваше решение?"

Ответ: "Да. Художественные вопросы лучше решать с итальянцами. Они скорей понимают, чего ты добиваешься. Впрочем, помощь издательства была сугубо материально-техни­ческая. Книгу от начала до конца я проектировал сам. Они лишь помогали мне в подборе материалов и в решении технических задач, терпеливо принимая мой метод проб и ошибок, и не слишком раздувая мои затраты".

Вопрос: "А как отнеслись итальянские издатели к содержанию вашей книги? Вас не тревожило, что могут и отказаться издавать такое?"

Ответ: "Ещё как тревожило! Но лишь до первого визита в издатель­ство. Реакция на рисунки была совершенно спокойной и деловой. Запад уже нельзя ничем смутить. Нет, вру... всё-таки можно. Один-единственный раз, правда, но всё же был мне задан вопрос. Главный редактор начал так: «Разрешите вас спросить, я задам вам только один вопрос, но трудный!». Я внутренне напрягся, но наружно изобразил полный релакс: «Да ради Бога!» И он спросил: "Скажите, вот откуда в ваших рисунках это недвусмысленное и острое чувство греха?" Тут я выдохнул с облегчением. И с радостью. Значит, есть в «HOMO EROTIKUS» что-то от раскаяния хомо сапиенс.

Вопрос: "Когда книга вышла в свет, какова была реакция на нее на Западе?"

Ответ: "У тех, кто видел книгу, реакция однозначно восторженная. Что же касается коммерческой судьбы издания, то тут все еще только начинается. Думаю, что моя книга – в принципе штука элитарная. Да и не слишком меня волнует график продаж. Меня значительно больше волнует, как будет принята книга в России, ибо, как я уже говорил, все, что делаю, я делаю для России, то есть, обращаясь к русскому читателю, адресуясь к русскому зрителю. Западный человек, особенно итальянец, очень чувствителен к изящному, он всегда замечает красоту и бурно на нее реагирует. Русский человек тоже чувствителен к красоте, но он еще чувствителен и к смыслу, он ищет значения и требует ответа на вопрос «что?», а не только «как?». Именно поэтому мне важна реакция русского зрителя, даже если я и опасаюсь, что могу подвергнуться осуждению. Опасаюсь же я, видимо, оттого, что и сам чувствую некоторую вину, не знаю, побороть это чувство я не в силах. Может быть, это и есть раскаяние хомо сапиенс за грехи «HOMO EROTIKUS»?! Во всяком случае, книга моя правдива. В ней выразила себя очень темная правда. Думаю, не только моя, но и мировая. Проектируя книгу, я не мог не акцентировать острой двойственности моего отношения к собственным рисункам, поэтому на левом титуле под заглавием «HOMO EROTIKUS» я добавил в скобках подзаголовок – “Out of the deep of disgust & fascination” («Из глубины омерзения и очарования») Это и есть подлинность моих взаимоотношений с книгой «HOMO EROTIKUS»".

Вопрос: "Если вы так озабочены суждением русского зрителя, если, как вы говорите, все, что вами делается, предназначено России, то почему вы покинули Россию?"

Ответ: "Читайте мою прозу, читайте мои стихи. Там вы могли бы найти многое, пробующее отвечать  на ваш вопрос. А последняя правда выражена очень коротко и страшно в словах Елены Боннэр: "Эмиграция – это всегда трагедия". Заметьте, не ошибка, а именно трагедия. Суть моей личной трагедии в том, что Россия не хотела, или не могла иметь меня, как творческую личность, никак иначе, кроме как через эмиграцию. О том, что я вовсе не нужен России, я не хочу думать, не могу в это верить. Зна­чит просто судьба такая".

– «HOMO EROTIKUS» - это целый мир. Об этой книге можно говорить и расспрашивать очень долго. Я, как тот итальянец-редактор, задам вам, Борис, только один вопрос. Но трудный! Можно?

– Да пожалуйста! Я, видимо, рождён для трудных вопросов!

Вопрос: «В ваших рисунках есть совершенно определенная закономерность: женщина в них сохраняет всю полноту своей женственности, пластично­сти и белизны, а мужчина предстает в виде чудовищном, зверином. Откуда этот мрачный взгляд на мужчину, как на монстра?"

Ответ: "Мне кажется, что в сексуальности женщина сохраняет и утверждает себя. Женское воплощает природу, а природа расцветает плотью. Мужчина же, и в этом я тоже убежден, теряет себя в плотском эротизме, ибо мужчина, мужское, есть, прежде всего, духовное, то есть то, что воплощает себя творчески, а не природно. Мои убеждения отнюдь не общеобязательны и не претендуют на окончательность. Но для меня сегодня нет сомнения в том, что мужчина, желающий женщину и обладающий женщиной, не­избежно приемлет образ звериный. Я даже думаю, что, оставшись до конца человеком, нельзя сексуально возжелать женщину и невозможно ею плотски овладеть. Лобзающий монстр, монстр, вожделеющий, пенетрирующий и пожирающий – это, собственно, и есть «HOMO EROTIKUS»."

Вопрос: "Судя по тому, что замыслами вы не живете, бесполезно было бы спрашивать вас о творческих планах?"

Ответ: "Да, я не знал бы, что ответить на этот вопрос. Я не живу замыслами и
не строю планов на будущее, но моя повседневность в ее непрерывной реализации
и есть мое будущее. Я встречаю его всякий новый день и жду от него
сюрпризов".

– Спасибо за рассказ, Борис!

– Вам спасибо, Леночка, спасибо за интерес к моей книге и ко мне.

__________________________________________

Оставшись одна, я вновь пробую открыть книгу наугад и тут же захлопываю, шарахнувшись от бесстыд­ной наглости «лобзающих и пожирающих монстров». Открываю еще раз, снова наугад, и растворяюсь глазами в волшебных плетениях льющихся линий. Нет, эту книгу описывать бесполезно. Надо ее видеть. Не берусь предсказать, какова будет зрительская реакция, но в одном не сомневаюсь, - реакция будет сильная. Такой книги Россия еще не видела.

Москва

2005

посмотреть некоторые из рисунков, опубликованных в альбоме "HOMO EROTIKUS"
http://www.homoerotikus.ru/isosphere/HOMO_EROTIKUS