Я вопрошаю камень стройный,
и мордой каменною льва
он отвечает мне спокойно -
жива Италия... жива!
Меня тревожит лиц мельканье,
дворцы ж недвижны как скала:
невозмутимо их дыханье
и глухо спят колокола.
Но в час молитвы предвечерней
они очнутся, прогудят...
и покраснеет камень древний,
и устремит свой лик напевный
слезами окон - на закат.
Всё будет потом... всё - потом, дорогая!
Не слушай ты глупого лет сватовства!
Всё будет за краем, поверь мне - за краем
упущенных жизней, слепого родства.
При этой нечаянно ясной погоде
намёк мирозданья так явственно зрим...
и тихо внутри, и легко, как в природе,
как будто ещё и не начался Рим.
Как будто ни битв не слыхал, ни лобзаний...
не тронут ни тьмою, ни язвой Луны,
седой горизонт - вечный мальчик молчаний -
которому мы ничего не должны.
Ни клятв, ни надежд, ни чумы упованья,
ни тяготы вечно последних минут.
Под гнётом весеннего солнцестоянья
минуты бегут, но часы не идут.
И жизнь наша тихо горит, догорая,
обманута суетных лет сватовством.
Всё будет потом... всё - потом, дорогая!
Спасающий Свет и спасительный Дом.
Влажно ещё. Ещё пахнут цветы.
Жизнь всё ещё не сломилась под зноем.
Первых ужимок дневной суеты
можно не видеть, над вымыслом стоя.
Можно заглядывать в щебеты птиц,
в темень ветвей, одураченных тенью,
можно поверить ещё, что сожженье
не угрожает иголкам ресниц.
Рядом застыла огня полоса
и подползает совсем незаметно.
Жизни осталось не более метра,
слабого ветра - на четверть часа.
Только магнолии в лаке одежд,
только размазы бензиновой сурьмы,
только оград наклонённые тюрьмы,
только надежды...
но нету надежд.
Мы не можем... ничего не можем!
За полдня не ведаем тропинки.
Как иголки будущего льдинки
сыплются на головы прохожих.
Ничего не знает наша участь
о метаньях душ внутри былого.
Утешения не ждём, ждём слова,
долгой ежедневностью измучась.
Неужели так вот и растаем?
Высохнем водой весны прошедшей?
Господи... хоть слово правды дай нам,
каянным, больным и сумасшедшим.
|
