Крик чайки – точно ругань с неба...
в нём жизнь, неодобренья не тая,
преступную разоблачает негу,
которой так желал отдаться я.
В кафе невнятно балагурит пьяный,
безвкусен чай, налитый за гроши.
Душа не в силах сосчитать изъяны –
о, как мы перед Богом «хороши»!
Любовь,
и стыд,
и вечная разъятость –
тоски и жажды страстные грехи,
и осени безвременная святость,
и никому не нужные стихи.
Молчит январь, как постовой,
от зимних ран туман клубится.
Мне некому сказать – «Постой!»
и нечему мне удивиться.
Я шагом медленным живу,
чтоб не будить тупые боли.
Так тишину внутри юдоли
хранят,
зевая наяву.
Я оставил тебя за печалью,
за солнечной блажью,
отрешился невзгод
и опять научился дышать.
Ты мне мелочью кажешься,
землетрясеньем бумажным...
Только правда ли то,
что мне кажется,
или опять
я солгать обречён
навсегда несогласному сердцу,
и внушать, и внушать
невнушаемые письмена
– что была и прошла
мимохожею девой весна –
как внушают Христа
невменяемому иноверцу?
Вот снова эта улица
тебя на ней как не было
лишь вдоль домов сутулится
та тень, что память нежила
Молчи! Тебе о том ни думать,
ни говорить уже нельзя!
Ты пленник праведного шума,
раскаянья – тебе друзья.
ушли слезой-разлукою
и сны и губ движения
чего ж ещё аукаю,
чего хочу от тени я?
Грохочущим кафе итожит
судьба свой «правильный» финал.
Не прожил жизнь, но жизнью прожит...
терпи!
Ты сам того желал.
|