Звезда ночная, звезда немая, тебя озёра зовут напрасно.
Водам и горам едва мигая, всем далека ты, на всё согласна.
И нету власти над обаяньем твоих мерцаний, твоей улыбки,
и ветра страсти — меха в баяне, и жизнь в стакане — напиток зыбкий.
Уже простёр закат венчающую руку, придав всему величие конца. Вспорхнули наугад, предчувствуя разлуку, две черных птицы с тополиного лица.
Но ветер, не желая верить слуху, пытается унять вечернюю печаль, и каждого мне жаль, и сердце ропщет глухо, и стынет... стынет розовеющая даль.
Глоток сырого воздуха - судьбы неодобрение.
Напрасно ждёшь ты отзвука на труд долготерпения!
Не милостыней горькою стихи ниспосылаются.
Лишь то приходит зорькою, что истинно желается.
...но на обочине дороги пусть тихо улыбнутся боги и загрустят. Беги, малыш!
Ветер отзывает
в область вечных крыл.
Жизнь меня не знает,
я её забыл.
Стёрлися пороги
давешних шагов.
В тёмном эпилоге —
тихий плач богов.
Не узнает детку
новое дитя.
Жизнь смеётся редко,
а казнит
шутя.
Свежесть тлеет неизбежно. Безмятежно ли... мятежно, но проходят чередою времена, что мы с тобою, не ища увековечить, жгли, как свечи, жгли, как свечи!
И смеялись, и роптали, провожая в даль из дали облака и листопады — день грустны, минуту рады.
Это было человечье: жизнь-подарок, блажь-беспечье, незаметное увечье — чуть живя, чуть-чуть дыша.
Но душа искала вдоха, огибала суматоху и хранила знанья кроху в острие карандаша.
Проживя,
процветя,
протрубя,
проискав то, что видел, казалось,
ты вернёшься,
вернёшься в себя,
расточив и последнюю малость.
И вступая в заброшенный дом,
что когда-то покинул, не веря...
улыбнёшься скрипению двери,
отворённой волшебным ключом.
|