Избранник
«Будь любимым моим!» —
скажет утро тебе,
у дверей обнимая руками подруги,
и в твоей одинокой и стройной судьбе
вновь застонет желания тёмная вьюга.
Но потрогав покаты всегдашних перил,
ты припомнишь тебе нареченное званье
и отринешь всё вновь, что желал и любил,
узнавая себя в роковом отрицанье.
Это небо темней гранита,
эти стёртые камни Бра...
Что ещё в сером дне сокрыто
и о чём нам забыть пора?
Ну... о молодости, понятно, —
даже думать — навек пресечь.
Смыть надежды трупные пятна,
приведя в соответствие речь.
Всё, как будто...
но чем повита
эта пасмурная пора,
это небо, темней гранита,
эти стёртые камни Бра?
Что-то есть тяжёлое в серых
ничего не значащих днях.
Над неясной химерой веры
нависает неясный страх,
и облекшее упованье
только слабым лучом горит,
и ослепшее небозданье —
молчаливый литой гранит.
Век и день
1.
Свет пропадает и возникает,
а время тает. И нарастает
мозоль обид.
Обрезан тенью конец терпенью,
пропитан ленью. А меднопенье
смущает вид.
За зеленями исходит днями
и вянет в яме, дробясь камнями
подземных рек,
в невыразимом десятом «риме»,
задутый дымом, забывший имя
двадцатый век.
2.
Пустое время
толкает болью
мои стихи.
Я предан теме
слепой юдолью,
которой мхи
ложатся тихо —
за лихом лихо,
за ленью лень —
и вянет глухо,
лишаясь слуха,
развратный день.
|