|
||
|
|
|
|
|
|||
…июля 1998 «Здравствуйте, мой дорогой человек! Научите как отвечать на такие письма!? Ведь это нужно как-то всё в себе собрать, осмыслить, найти подходящее место в душе! Только по Льву Шестову можно написать целое сочинение! Пойдем по порядку, и будем переживать неприятности по мере их поступления (Жванецкий). Я Вас видела на его концерте. Вас, и всю Вашу семью: бывшую и настоящуюю. И сделала вывод, что Вам так же нравится Жванецкий, как и мне. Но перейдем к Льву Шестову и таланту двойного зрения. Прежде всего, я достала эту книгу, и прочла уже много больше страниц, чем те, что Вы мне послали. «Только посредственные люди знают, что такое жизнь, что такое смерть»!? Абсурдно и замечательно одновременно. Впервые слышу такое. Впервые задала себе вопрос, что я знаю об этом и как знаю. Как посредственный человек, или как «вдохновенный» человек. Конечно же, ангел смерти ко мне не прилетал, и запасных глаз не оставлял, и, возможно, я никогда не смогу ответить на этот вопрос. Но есть одна вещь, которая меня натолкнула на открытие. Г-н Шестов пишет, что человека ранит мучительное чувство небытия. Вот это я сознаю с абсолютной очевидностью (на собственном опыте). Отсюда, припомнив всех своих знакомых, я сделала вывод, что этим болеют абсолютно все, кроме абсолютно больных. Следовательно, каждому даны вторые глаза, даже, если они ничего не видят и, не слышат, и знать не хотят. И вопрос стоит так: либо надо быть очень внимательным, либо должно повезти, чтобы кто-то очень умный и уже прозревший, подтолкнул тебя к этому открытию. Видимо, надо не бояться ставить себе абсурдные вопросы, и давать на них такие же абсурдные ответы. Да, с такими мыслями к обыденной жизни не подойдешь — она ощетинится, и ты окажешься в положении избранного идиота. Начнутся муки и т. д. и т. п.
… «И только без этого жить невозможно» …
И только с этой мукой ощутишь жизнь. Правда, что поэты платят дорогую цену за свое вдохновение. Мужайтесь! …не пропадет Ваш скорбный труд!… Но что делать нам, одноглазым? Быть птицами? Красиво. Всегда хотела летать. А за принципиальность Вашу, за сочувствие — спасибо. И за стих красивый. А ответ на Ваш вопрос — в Вашем же стихе:
… «заблужденья так безбрежны»…
А что я именно женщина для Вас, меня крайне радует. И не скажу больше ничего. Только не поняла, почему от мужчины Вы бы писем не приняли. А насчет стихов и музыкальности, Вы перемудрили. Всё проще. Чтобы писать красивые стихи, нужна высочайшая музыкальность. Это еще моя Гранбуль мне растолковала, когда я музыкой не хотела заниматься.
Да,Вы правы... крылья нервно дрожат. Я совершаюсь как женщина... с испугом и восторгом. Пьяным, вседозволяющим восторгом. На секунду испугаюсь, и опять летаю. Как можете Вы не понимать, что пишете? Несмотря на мою молодость, должна заметить, что Ваши стихи удивительно понятны и умны. Смерть ранит, но бывает и желанной, «как талант двойного зрения» — страшно, а хочется. Да и гордыня тут, как тут. В общем — очень хочется..... Больше озадачивать себя не буду. Когда бы Вы знали, какая радость, и какое вдохновение охватывает меня, когда я получаю Ваши письма! И когда бы Вы ведали, как сложно во всем этом разобраться с наскока. Да, я действительно безмерно разбогатела. Вся свечусь. Может я еще не всё понимаю, но Вас действительно должно любить. Было же время, когда поэтов на руках носили. Жаль, просто невыносимо жаль, что сейчас времена прозаические. Даже не прозаические, — газетные. Правда, гордыня та же. И мне, порой, хотелось взять чью-то душу, и самолюбие сладко облизывалось, глядя на очередную жертву. И вот — я, в самом деле, ничего не могла дать взамен. Не про вас разговор. Мне кажется, что вы не умеете не давать. Из Вас, извините за выражение, всё прет, как из чернозема. Вас вполне хватит на сотню-другую возлюбленных и влюбленных. Вы их всех вдохновите и облагодетельствуете просто беседой, стихом и Бог еще знает чем. И не можете быть Вы холодны и бесчеловечны. У Вас это просто не получится. Разрешите поспорить? Простите, Вы свои стихи когда-нибудь читали? Разве это пишет холодный и бесчеловечный человек? А в окраску Вашего голоса Вы когда-нибудь вслушивались? В нем столько чувственности и нежности. O’key, возможно Вы могли иметь мысли на этот счет, но Вы их не могли бы осуществить. Я бы еще сказала, что это подавленная сексуальность, в уме принявшая форму страстного порыва обладать всем. Нет. если Вы и горды, то совсем в другом роде. И если Вы себе представите ту женщину, о которой рассказали, распластанной у Ваших ног, Вы ведь содрогнетесь. Не так ли? Я, конечно же, не Кармен-ящерица (об этом я должна еще подумать). Хотя грехи за мной есть, и я буду искать путей к Богу. С Вашей помощью. Без Вас не смогу. Насчет помыслов, я не совсем поняла. Мало ли какая чушь забежит в сознание — через секунду и следа нет. Макбет совсем другое дело. Он вынашивает, планирует и весь, если можно так сказать, в процессе зла. Да и отношения человеческие значительно сложнее, чем просто — любит-не-любит. Преступление — это удел избранных, особо ограниченных людей (может даже болезнь? — не знаю), обычные люди строят свои отношения иногда на самых тонких привязанностях. Кстати, часто и на сострадании. Не всегда гладко выходит, но всё же. Попробую понаблюдать за своей совестью. Что узнаю, — расскажу. От Вас я всё приму — и поучение, и назидание. Потому и пишу, что хочу слышать. И мне нравится Ваше разделение на искусство и художество. Это очень точно.
Дорога вверх…одиночество…страх…Бог…стихи…люблю…смерти нет…любовь… ...«Мне странен вальса лёгкий звон»...
О, как знаком мне этот романс! Его любила петь моя Гранбуленька. Еще немного о ней (в благодарность за аристократическую струйку).
* * * Мы остановились на том, что квартира предствлялась Лидочке музеем. Музей постепенно обжили. После войны в лавках можно было купить за бесценок старинные и дорогие вещи: мебель, какие-то невероятные зеркала и картины, бронза и хрусталь заполнили пять комнат. Всё было подобрано с явным желанием создать вид богатого дома начала столетия. Мама рассказывала, что Гранбуль в это время была сама на себя не похожа. В нее как будто другой человек вселился. Всегда скромная, привыкшая к самоограничениям и нечеловеческим условиям, она теперь всё стремилась успеть. Театры, выставки, музеи, кино, антикварные лавки — столичная жизнь в полном ее объеме. У Гранбуль появились красивые наряды, украшения и шляпы. Особенно поражали Лидочку шляпы. Она могла часами их разглядывать. В шкафах она находила целый мир загадочных вещей, и у нее возникало необоримое желание одеть своих кукол в такие же вещи. Из мелких лоскутов, кусочков кружев и тесьмы, она делала своим куклам удивительные платья и шляпы. Эта любовь к рукоделию и куклам осталась у нее на всю жизнь. А Гранбуленька завоевывала столицу. Скорее, она брала ее штурмом. Всё неисполненное, позабытое, обрезанное революцией и жизнью в рабочих городах – всё теперь рвалось реализоваться.
В доме появился проигрыватель, рояль и гости. В основном это была артистическая публика — шумная, необузданная и возбуждающая всех вокруг себя. Звучал рояль, смех, громкие голоса. Лидочку не пускали в зал, где собирались взрослые, и она через террасу подглядывала за происходящим. В недоумении она смотрела на свою мать. Гранбуль вдруг приобрела такой блеск и такую величественность, что Лидочку это даже пугало.
Дедушка уже давно вернулся из Германии, получив новое назначение. Этот новый пост съедал всё его время. В семье он появлялся раза два в неделю. Иногда сопровождал Гранбуль в театр. Иногда увозил ее и Лиду на дачу. Лидочку начали учить музыке, английскому и французскому языкам. Хотя по всем этим предметам были у нее учителя, Гранбуль сама с ней разбирала на рояле новые пьесы и учила французскому языку в живой речи. Она просто по нескольку часов в день говорила с ней по-французски. Как говорит мама, это была самая замечательная пора ее жизни. И для Гранбуленьки тоже. Я часто думаю о моей необыкновенной Гранбуленьке. Какая судьба у этой женщины, родившейся в одной из самых знатных и богатых семей России?! Ужасы революции, потеря всего дорогого и близкого, расстрел, госпиталь, вши, тиф. Потом скитания по коммуналкам, война, эвакуация, потеря сына и наконец… столица. Человеческая жизнь, яркие интеллигентные люди, театры. Как, должно быть, была она хороша в эти годы! По фотографиям можно судить только приблизительно. В душу заглянуть нельзя. Но лицо ее, – на многих снимках такое одухотворенное и такое значительное, — таит в себе маленькую горчинку... то ли в изгибе губ, то ли в легкой морщинке между бровей. Бедная, родная моя Гранбуленька! Что еще ждет тебя впереди…
* * *
Вашу «Анкету» буду читать с огромным удовольствием. Начало и сама идея замечательно остроумны. Вы точно описали реакцию на этот «вопнующий документ», но еще лучше сама идея. И имя замечательное, и отчество, и все удивительно смешно. BRAVO!
Ох, как Вы неосторожны. Помилосердствуйте. У меня и так головокружение от нахлынувших чувств. Нет, продолжайте, пусть неудержимо рвется женское. Пусть через расстояния моя рука коснется Вашей, и просто нежно ее пожмет. Спасибо. И всего Вам доброго. Обнимаю Вас. Ваша Татьяна.» |
|||
| назад | далее | ||
